Неточные совпадения
Работа неблагодарная и без красивых форм. Да и типы эти, во всяком случае, — еще дело текущее, а потому и не могут быть художественно законченными. Возможны важные ошибки, возможны преувеличения, недосмотры. Во всяком случае, предстояло бы слишком много угадывать. Но что делать, однако ж,
писателю, не желающему писать лишь в одном историческом роде и одержимому тоской по текущему? Угадывать и… ошибаться.
В романах и повестях, в поэмах и песнях того времени, с ведома
писателя или нет, везде сильно билась социальная артерия, везде обличались общественные раны, везде слышался стон сгнетенных голодом невинных каторжников
работы; тогда еще этого ропота и этого стона не боялись, как преступления.
Встреть моего
писателя такой успех в пору его более молодую, он бы сильно его порадовал; но теперь, после стольких лет почти беспрерывных душевных страданий, он как бы отупел ко всему — и удовольствие свое выразил только тем, что принялся сейчас же за свой вновь начатый роман и стал его писать с необыкновенной быстротой; а чтобы освежаться от умственной
работы, он придумал ходить за охотой — и это на него благотворно действовало: после каждой такой прогулки он возвращался домой здоровый, покойный и почти счастливый.
За время существования «Курьера» многие русские
писатели, ставшие известными впоследствии, в нем начинали свои
работы: Леонид Андреев, Борис Зайцев, Георгий Чулков, Гусев-Оренбургский, Е. Гославский.
— Да, да, мне говорил Благово, — живо обратился он ко мне, не подавая руки. — Но, послушайте, что же я могу вам дать? Какие у меня места? Странные вы люди, господа! — продолжал он громко и таким тоном, как будто делал мне выговор. — Ходит вас ко мне по двадцать человек в день, вообразили, что у меня департамент! У меня линия, господá, у меня каторжные
работы, мне нужны механики, слесаря, землекопы, столяры, колодезники, а ведь все вы можете только сидеть и писать, больше ничего! Все вы
писатели!
Девушки, начавшие учиться за этими реалами типографскому делу, были: одна — бедная швея, не имевшая о ту пору
работы, другая — бедная полька, жившая субсидиями Огрызько, третья — бедная дворянка, дочь едва двигавшей ноги старушки, которую дочь содержала своими трудами, а четвертая — капризная подруга одного из мелкотравчатых
писателей.
Единственно возможное и действительное средство для его спасения и охранения состоит в том, чтобы обратиться к святейшему папе и признать над собою его духовную и светскую власть…» В таком же роде и современные, хоть бы французские,
писатели сочиняют: один мелодраму — для доказательства, что богатство ничего не приносит, кроме огорчений, и что, следовательно, бедняки не должны заботиться о материальном улучшении своей участи; другой роман — для убеждения в том, что люди сладострастные и роскошные чрезвычайно полезны для развития промышленности и что, следовательно, люди, нуждающиеся в
работе, должны всей душою желать, чтобы побольше было в высших классах роскоши и расточительности и т. п.
Не смотря на все возражения моего рассудка, дерзкая мысль сделаться
писателем поминутно приходила мне в голову. Наконец не будучи более в состоянии противиться влечению природы, я сшил себе толстую тетрадь с твердым намерением наполнить ее чем бы то ни было. Все роды поэзии (ибо о смиренной прозе я еще и не помышлял) были мною разобраны, оценены, и я непременно решился на эпическую поэму, почерпнутую из Отечественной Истории. Не долго искал я себе героя. Я выбрал Рюрика — и принялся за
работу.
У ученых,
писателей и художников кипит
работа, по их милости удобства жизни растут с каждым днем, потребности тела множатся, между тем до правды еще далеко, и человек по-прежнему остается самым хищным и самым нечистоплотным животным, и все клонится к тому, чтобы человечество в своем большинстве выродилось и утеряло навсегда всякую жизнеспособность.
Следи за тем, чтобы чтение многих
писателей и всякого рода книг не произвело смутности и неопределенности в уме. Следует питать свой ум только
писателями несомненного достоинства. Излишнее чтение развлекает ум, отучает его от самостоятельной
работы. Поэтому читай только книги старые, несомненно хорошие. Если когда-нибудь явится желание перейти на время к другого рода сочинениям, не забывай никогда возвращаться опять к прежним.
На квартире у нас, как воротимся с
работы, один парнишка громко нам «Молодость Генриха Четвертого» [Серия приключенческих романов французского
писателя Понсон дю Террайля (1829–1871), выходивших в Москве в 1874–1875 годах.
Так были мной распределены и те мои знакомства, какие я намечал, когда добывал себе письма в Лондон в разные сферы. Но, кроме всякого рода экскурсий, я хотел иметь досуги и для чтения, и для
работы в Британском музее, библиотека которого оказала мне даже совершенно неожиданную для меня услугу как русскому
писателю.
Меня самого — на протяжении целых сорока с лишком лет моей
работы романиста — интересовал вопрос: кто из иностранных и русских
писателей всего больше повлиял на меня как на
писателя в повествовательной форме; а романист с годами отставил во мне драматурга на второй план. Для сцены я переставал писать подолгу, начиная с конца 60-х годов вплоть до-80-х.
Я смотрел на себя, уже как на
писателя с большим университетским прошедшим, с привычкой к более серьезной
работе.
Драматическим
писателем я уже приехал в Петербург и в первый же год сделался фельетонистом. Но я не приступал до конца 1861 года ни к какой серьезной
работе в повествовательном роде.
— Оратор указал на то, что я служу родине пером. Господа! Трудная это служба! Я не знаю, есть ли на свете служба тяжелее службы русского
писателя, потому что ничего нет тяжелее, как хотеть сказать, считать себя обязанным сказать, — и не мочь сказать. Когда я думаю о
работе русского
писателя, я всегда вспоминаю слова Некрасова о русской музе — бледной, окровавленной, иссеченной кнутом. И вот, господа, я предлагаю всем вам выпить не за государя-императора, а
143.], и уже по этому, первому из дошедших до нас свидетельств о
работе над «Китай-городом» можно судить о том, какой смысл вкладывал
писатель в свое произведение.
Единственной монографической
работой о
писателе продолжает оставаться книга А. М. Линина"К истории буржуазного стиля в русской литературе (Творчество П. Д. Боборыкина)", выпущенная в Ростове-на-Дону в 1935 году, в которой, при всех издержках социологизаторского подхода, содержится ценный биографический и историко-литературный материал, и по наши дни не потерявший научного значения.
— Не в духе-с… вы напрасно это, Анна Каранатовна, насчет моей
работы… ведь господа
писатели — народ амбиционный… сами мы про это сейчас говорили.
Устроены были при заводе двухнедельные курсы для отправляемых на колхозную
работу, и в середине января бригада выехала в город Черногряжск, Пожарского округа [Город Пожарск встречается и в более ранних произведениях Вересаева (например, в повести «Без дороги» — 1815 г.). Под этим названием
писатель выводит свой родной город Тулу.]. Ехало человек тридцать. Больше все была молодежь, — партийцы и комсомольцы, — но были и пожилые. В вагоне почти всю ночь не спали, пели и бузили. Весело было.
С. переходом «Отечественных записок» к Некрасову
писатель остался без
работы, и у них было худо; но потом он скоро был приглашен во «Всемирный труд» к доктору Хану, где
работы было много, и дела поправились. Праша близко в это вникала и отлично поняла, чтт нужно человеку при «спешке». Она ему все приспособила для занятий в их маленькой квартирке, состоявшей всего из двух крошечных комнаток в надворном деревянном флигеле.